Борин Борис - Земное Притяжение
Борис Борин
Земное притяжение
Человеческая память несовершенна. И теперь, когда я хочу день за днем
восстановить свое не совсем обычное детство, перед моими глазами встают
отдельные картины, словно оторванные друг от друга кадры чудом сохранившейся
киноленты.
Меня, наверное, очень любили и баловали: ведь я был единственным ребенком
на звездолете "Россия". А вот автоматы, послушные и безотказные помощники
взрослых, не обращали на меня никакого внимания. Даже у кухонного автомата,
самого безобидного и доброго работяги, я не мог выпросить кусочка сахара. Пока
ему не приказывал кто-нибудь из экипажа, он смотрел на меня спокойно,
недружелюбно и молчал.
Только потом я понял: автоматы были настроены так, что "не слышали" моего
голоса. А тогда, помню, я здорово обижался. Ребенку трудно было понять, что
это машины, они мне казались живыми - умные, смелые, спокойные...
Ясно запомнился день, когда звездолет опустел. Все вдруг куда-то исчезли.
Только у пульта управления, не сводя глаз со стрелок и лампочек, сидел дядя
Женя.
Чтобы ему не мешать, я уселся в уголке и начал строить башню из кубиков.
Очевидно, игра меня увлекла, я увенчал свое сооружение шпилем (такие башни я
видел на картинках), и вдруг началось непонятное...
Кто-то злой и огромный встряхнул звездолет. Кубики мои разлетелись, я
хотел броситься к дяде Жене, но не смог даже встать. На мой крик дядя Женя не
отозвался. Ему было, наверное, не до меня.
Но еще больше, чем вибрация, которая сотрясала корабль, меня испугали
автоматы. Их всегда спокойные желто-зеленые глазки стали багровыми, будто
налились кровью. Свет в кабине погас, только красные лампы вспыхивали и
затухали, приборы судорожно перемигивались. Голубые экраны перечеркивали,
сплетаясь, прерывистые молнии.
Что-то невидимое оторвало меня от пола, втиснуло в мягкую обивку стены. Я
потерял сознание...
Родителей я почти не помню. Фотографии и киноленты постепенно вытеснили из
памяти их облик, подменили собой живые лица. И, когда я хочу припомнить отца,
я слышу внутренним слухом только голос, записанный рацией звездолета: "Прощай,
малыш... Мы с мамой тебя целуем..." Потом какой-то треск, грохот разрывов и
приказ второму пилоту: "Ведите корабль к Земле! Ведите корабль к Земле!
Передайте: экипаж погиб на планете... Несчастье... Ведите... к Земле...
Передайте Земле..."
Голос отца глухой, словно сдавленный болью, с трудом прорывается сквозь
несмолкаемый грохот и треск.
О межзвездном полете "России" и о загадочной гибели экипажа на одной из
планет в созвездии Эридана написано много: ведь это был первый полет человека
за пределы Солнечной системы. И к тому, что всем известно, я не смогу добавить
ничего нового. Пятилетний ребенок и потрясенный трагедией пилот остались
вдвоем на опустевшем звездолете, и вот десять бесконечных лет полета домой, на
Землю...
Евгений Васильевич Карелов, второй пилот и мой второй отец, воспитывал
меня как мог... Автокосмонавт, неторопливо помаргивая зелеными лампами, ведет
корабль по заданному курсу, а дядя Женя рассказывает про будущий дом наш -
планету Земля. Но мне трудно его понять. "Дождик", - ласково говорит дядя
Женя, и я вспоминаю частые удары по корпусу звездолета, усталое, напряженное
лицо с пристальным взглядом утомленных глаз: дядя Женя ведет корабль сквозь
метеоритный дождь. "Небо, понимаешь, синее-синее", - продолжает рассказ пилот,
а у меня перед глазами черная, как угольная яма, бездна. "Солнце, наше
Солнышко", - вспоминает дядя Женя, а я не пони
